Сергей Телевной - Ветер противоречий [Сборник]
Мое открытие ввергло меня в черное уныние, которое неизвестно как трансформировалось в криминальные намерения. Оскудевшие до незаменимой вермишели продовольственные запасы заставляют мыслить почти уголовно. Недоедающие дети не оставляют высоконравственной лазейки для ухода от ответственности. И это позволяет мне перейти через бурный Рубикон.
Я знаю, что нужно делать. Я устрою детям праздник, чего бы это мне ни стоило. Я, признаться, своей решимости не пугаюсь, зная ее недолговременность.
Однако, когда к соседским вратам подкатывает торжественная черная Волга, а шофер распахивает зев багажника, вынимая пакеты и ящики, я понимаю, что нужно делать. Судя по милицейским сводкам, в местной прессе особой популярностью у воров пользуются автомобильные колеса. То и дело «разувают» по ночам и даже средь бела дня жигули и Волги. Мне же «разуть» машину не нужно будет — новая запаска ершится шипами из незакрытого подсвеченного багажника.
Я возникаю из таинственных кустов сирени. Три шага отделяют меня от заветного колеса. Оценив этот путь, понимаю, что вполне укладываюсь по времени. Только нежелательная случайность может помешать мне. Но она, случайность, не происходит. Удачно схватив запаску, ныряю в густую сиреневую поросль. Дальше, в нескольких метрах, канализационный колодец, люк которого, естественно, не закрыт. Я, хладнокровный до изморози, опускаю туда трофей.
Не оглядываюсь, спокойно и с достоинством перехожу в тень облитых воровским светом луны деревьев на противоположную сторону улицы. Через соседний проулок, сделав крюк, возвращаюсь на свою улицу с другой стороны. У одинокого фонаря какая-то пьянь пенисто отправляет естественную надобность. Я как добропорядочный гражданин делаю ему замечание. В это время мимо следует наказанная мной Волга. Опасливо мигнув, стоп-сигналит на повороте, исчезает. Пропустив мимо ушей адресованные мне нецензурности от обмоченного фонаря, благополучно возвращаюсь домой.
Внимательно осмотрев себя в зеркало, остаюсь недовольным неестественным освещением, придавшим моему лицу зеленоватую бледность и углубившим мои безвременные морщины. На светлой рубашке — незатейливый рисунок от протектора. Тут уж скверное освещение не виновато. Запершись в ванной, собственноручно застирываю предательский отпечаток. Все.
Рано утром добытое колесо решительно перетаскиваю к себе в кладовку, где хороню его под всяким хламом.
Через пару дней встречаюсь с высокопоставленным Ан-вичем. Сосед о пропаже не заговаривает. И ладно. В тот же вечер знакомый таксист забирает запаску, не проявив излишнего любопытства.
На завтра, когда жена и дети уходят, я отправляюсь по коммерческим ларькам, накупаю всякой экзотической снеди. В том числе жизненно важный для дочки ананас. Один. Жене — турецкую шмотку. Вечером случается осторожный и маленький праздник. Дети остаются в восторге. Мудрая жена не провоцирует на откровенность. Все временно счастливы.
На огонек заходит дружелюбный сосед Ан-вич. Весь в погонах, со своей необъятной женой вместе. С ними — незабвенная конторская Т. К. Она неожиданно оказывается троюродной сестрой широкоформатной супруги моего соседа. Естественно, на него, на Ан-вича, и его объемную жену утрата запасного колеса с казенной Волги в смысле благополучия никак не повлияла. Порадовавшись за неожиданное изобилие стола и за нас, Ан-вич, начав издалека, ведет разговор о моем трудоустройстве. Какая забота! А я боюсь — не сбиться бы ему на нравоучения. Но этого не происходит.
Жены наши очень кстати удаляются, оставив Т. К. на наше с соседом попечение. Т. К. при беседе умно и выразительно молчит. Вопрос деликатный, — подчеркивает обладатель служебной Волги. Я, обомлевший, думаю, что речь пойдет только о моем неблаговидном поступке. О злосчастном колесе. И — ошибаюсь.
Мне бы сразу догадаться, что сиятельная Т. К. для примитивного детектива — не персонаж. И зря настраиваю себя на твердолобое отпирательство при неофициальном допросе. Оказывается, вся деликатность заключается в том, чтобы я был доверенным лицом (читай — подставным), так сказать, официальным представителем Ан-вича в некоей структуре. Она организуется на развалинах нашей конторы.
Т. К. томно прикрывает глаза, Ан-вич расстегивает строгие пуговицы кителя. Я не утруждаю себя сомнениями.
Работа предстоит необременительная и знакомая. Вместе с Т. К. Я доволен. История с колесом остается нераскрытой. А вот единственный ананас, предназначенный детям, съедается все тем же Ан-вичем.
Вот…
Моздок
Как смертельно падает пожарник
Мокрая тряпка металась по затоптанному полу затравленным осьминогом. Ее обтрепанные конечности не слишком прилежно размазывали следы недавнего заседания правления колхоза. Мутные брызги замысловато сбегали по условно голубым панелям. Катерина Федоровна утверждала свои полномочия уборщицы и ночного сторожа.
Она, высоко озабоченная, с чувством напевала проблемную песенку:
Був у мэнэ ночувака,
Був у мэне ночувака,
Бу-у-ув у мэнэ ночувака, —
Ны целуе, ны балака!
С Доски почета на нее напряженно смотрел зять. Вообще-то в колхозе была, как и в любом уважающем себя хозяйстве, Аллея передовиков — у входа в клуб. А в правлении — Доска почета передовых арендаторов — веление времени. Это профорг талантливо и оперативно переоборудовал стенд по технике противопожарной безопасности в Доску почета…
На нее-то и угодил Виктор, любимый зять Катерины Федоровны. С теплотой думая о Витьке, теща еще интенсивнее завозила по полу шваброй. Пела с озорством и в соответствии с фольклорными традициями:
Я до его так и сяк,
Я до его так и сяк,
Я-а-а до его так и сяк —
А вин лыжить, як чурбак!
Сосредоточенность любимого зятя Вити, висящего в передовых арендаторах, переходила в хмурую озабоченность.
Катерина Федоровна, не придавая этому значения, без всякой видимой причины вспомнила другого зятя. Тот числился перед любимым и был просто криминально богатым овцеводом…
Она продолжала петь уже с энтузиазмом, черпая силы в неиссякаемом источнике народного творчества:
Я ему всэ шепочу,
Я ему всэ шепочу,
Я-а-а ему всэ шепочу,
А вин каже: спать хочу…
Ведро захлебывалось, поглощая безразмерную половую тряпку… У нефотогеничного зятя Вити от тещиного творчества на лбу проступила умственная усталость. Кстати, был у Катерины Федоровны по-настоящему умственный зять — перед богатым. Просто до безобразия умный. И весь из себя положительный учитель истории.
В голосе у Катерины Федоровны послышался трагизм, на который способны не многие мастерицы сцены:
Ой, пропала моя ничка,
Ой, пропала моя ничка,
О-о-й, пропала моя ничка —
Вкинула чурбак я в пичку!
Работа докипала к концу. Торопливая швабра тыкалась в дальний, не всегда досягаемый угол. Здесь же, в углу, прямо над кромкой панели, настороженно висел на хилом гвоздике огнетушитель. Профорг перенес его подальше от Доски арендаторов, бывшей до недавнего времени противопожарным стендом.
Орудуя длинной шваброй, Катерина Федоровна нечаянно поддела огнетушитель под дно. Тот, сорвавшись с дохлого гвоздика и бестолково кувыркнувшись, полетел вниз. Стукнулся об пол маленькой дегенеративной головкой.
Катерина Федоровна на этот момент допевала последний куплет песни, где она грозилась наябедничать поутру хлопцам о незадачливом «ночуваке». В ответ на это огнетушитель, неистово завращавшись, разразился змеиным шипением и обильной пеной. Бедная Катерина Федоровна с испугу пренебрегла супертяжелым своим весом и запрыгнула на зыбкий стул.
Огнетушитель в возмущении носился по полу, исторгая бесконечную пену. Стул предсмертно застонал, заскрипел и разъехался всеми четырьмя дистрофическими ножками под гнетом Катерины Федоровны. Несчастная приземлилась грузно и с криком о помощи.
Помощи, однако, взяться было неоткуда. Барахтаясь в пене, Катерина Федоровна лихорадочно соображала: что делать? Да, конечно, нужно звонить в пожарку. Она опрометью, насколько позволял вес и состояние полов, бросилась в приемную председателя, разбрызгивая вокруг хлопья пены.
Огнетушитель, агонизируя, еще пару раз похотливо дернулся и, остошенный, затих.
Ага, вот телефон, — добралась-таки Федоровна до приемной. Трубка, скользкая, как рыба, норовила выскочить из рук. Указательный палец с трудом извлек из диска «0», затем «1».
На том конце раздалось строгое:
— Да, пожарная, слушаем вас!
— У нас тут, это самэ, як иго, пожарнык упав со стенки. — от избытка волнения Катерина Федоровна забыла, как называется огнетушитель — это гнусное чудовище, злостно обрыгавшее весь коридор гадкой пеной.
